«Он сильно пил, потерял работу и знакомых и поселился в подвале вместе с ворами и проститутками, проживая последние вещи.

У него было больное, бескровное тело, изношенное в работе, изъеденное страданиями и водкой, и смерть уже сторожила его, как хищная серая птица, слепая при солнечном свете и зоркая в черные ночи. Днем она пряталась в темных углах, а ночью бесшумно усаживалась у его изголовья и сидела долго, до самого рассвета, и была спокойна, терпелива и настойчива. Когда при первых проблесках дня он высовывал из-под одеяла бледную голову с глазами травимого зверя, в комнатке было уже пусто, – но он не верил этой обманчивой пустоте, которой верят другие…»

«Временами Сашке хотелось перестать делать то, что называется жизнью: не умываться по утрам холодной водой, в которой плавают тоненькие пластинки льда, не ходить в гимназию, не слушать там, как все его ругают, и не испытывать боли в пояснице и во всем теле, когда мать ставит его на целый вечер на колени. Но так как ему было тринадцать лет и он не знал всех способов, какими люди перестают жить, когда захотят этого, то он продолжал ходить в гимназию и стоять на коленках, и ему казалось, что жизнь никогда не кончится. Пройдет год, и еще год, и еще год, а он будет ходить в гимназию и стоять дома на коленках…»

«Важен день, когда впервые увидишь человека, да когда этот первый раз по воле судьбы останется и единственным: налагает свою печать природа.

И Лев Николаевич Толстой, которого я видел один и единственный раз, навсегда останется для меня в ореоле чудесного апрельского дня, в весеннем сиянии солнца, в ласковых перекатах и благодушном погромыхивании апрельского грома. Пусть он сам знал и осени дождливые и зимы: для меня, случайного человека, он явился весною и весною с последним взглядом ушел…»

«Нам не спалось. Мы вошли в вагон с желанием отдохнуть в его призрачных потемках под говор колес, под ритмическое колыхание мягких диванов, когда дремотная мысль точно плывет по волнистому безбрежью, – а случилось так, что мы о чем-то заговорили, о каких-то совсем далеких людях и вещах, и проговорили полночи. Не знаю отчего, но все люди в дороге становятся философами: оторванные от обычного, они точно просыпаются и с удивлением смотрят назад и вперед, и вспоминают очень далекое, и грезят о таком же далеком грядущем…»

«Впервые увидел я Алешу при таких обстоятельствах. Был холодный ноябрьский день. Сильный северный ветер быстро гнал по небу низкие тучи, гудел в голых вершинах обнаженных деревьев, срывая оттуда последние желтые скрюченные листья, своим печальным видом напоминавшие дачников, которые никак не могут расстаться с летом и только под влиянием крайней необходимости покидают насиженное место. Тот же суровый и настойчивый ветер подгонял и меня, настолько увеличив мою нормальную способность к передвижению, что путь от гимназии до дому, проходимый мною обыкновенно минут в тридцать, на этот раз сократился по меньшей мере минут на пять…»

«Была ранняя весна, когда я приехал на дачу, и на дорожках еще лежал прошлогодний темный лист. Со мною никого не было; я один бродил среди пустых дач, отражавших стеклами апрельское солнце, всходил на обширные светлые террасы и догадывался, кто будет здесь жить под зелеными шатрами берез и дубов. И когда закрывал глаза, мне чудились быстрые веселые шаги, молодая песня и звонкий женский смех…»

«… Потом мы говорили о снах, в которых так много чудесного; и вот что рассказал мне Сергей Сергеич, когда все разошлись и мы остались одни в большой и полутемной комнате.

Я до сих пор не знаю, что это было. Конечно, это был и сон, за это говорит простой житейский смысл, но было тут и другое, слишком похожее на правду или на бред с его обманчивыми видениями; но одно я знаю, что в постели я не был, ходил по камере, когда это привиделось мне, и что глаза мои, кажется были открыты. Во всяком случае, в памяти моей о прошлом этот сон… или случай? – занимает такое же твердое место, как все то, что происходило в действительности. Пожалуй, даже крепче…»

Бедный студент получает работу репетитора в богатом семействе и переезжает в их уединенную усадьбу на берегу моря. Но помимо комфорта, он начинает ощущать неопределенную тревогу. Все здесь кажется странным — и природа, и люди, и традиции... И вскоре происходят события, которые не поддаются объяснению в рациональном мире.

Сумасшедших называют душевнобольными, а вся русская литература, не важно – поэзия то, или проза, – одержима изучением больных душ, со всеми их прекрасными порывами и отвратительными трещинами.
Великие поэты и писатели сами переживали нервные срывы и психологические кризисы, а то и вовсе балансировали на грани безумия. Их жизненный опыт позволял довольно точно описать страдания человека, раздавленного тяжелыми мыслями, иссушенного страхами и тревогами, терзаемого внутренними противоречиями. Авторы рассказов, которые мы предлагаем вашему вниманию, не задавались целью описать сумасшествие героев или показать быт психиатрических лечебниц. Нет, в каждой человеческой трагедии они искали ответы на извечные вопросы. Как не стать жертвой навязчивых идей и иллюзий, разрушающих сознание? Что поможет усмирить демонов, беснующихся в голове? Стоит ли безоговорочно доверять внутреннему голосу? Возможно ли не свихнуться от каждодневной рутины и постоянных неудач ? Мысли писателей, глубокие и ясные, актуальны сегодня, как никогда.
В произведениях Толстого, Гоголя, Чехова и других суровый, гранитно-мраморный реализм соседствует с тонкой иронией и воздушными, невесомыми фантазиями. Все, как в жизни. Поэтому каждый из рассказов этого сборника может заменить современному слушателю многочасовой курс психотерапии.

Леонид Андреев «Призраки»
Николай Гоголь «Записки сумасшедшего»
Дмитрий Цензор «Кошмар»
Лев Толстой «Записки сумасшедшего»
Михаил Арцыбашев «Смех»
Антон Чехов «Палата номер шесть»

Писатель, прозаик и драматург Леонид Николаевич Андреев - один из самых ярких представителей Серебряного века русской литературы. Его грустные, трогательные, пронзительные, глубокие произведения учат милосердию, состраданию и доброте.

Представьте, если бы А. А. Башмачкин жил в начале ХХ века и имел неосторожность быть оригиналом, а именно — любить негритянок.

Русская готика... Этим словосочетанием принято называть произведения писателей XIX — начала XX веков, повествующие об ужасах и сверхъестественном. Многие авторы обращались к мистике в своём творчестве, в том числе и виднейшие фигуры литературного процесса. Написать историю о необъяснимом не считалось чем-то зазорным. Поэтому появились и «Страшное гадание», и «Пиковая дама», и «Вий». С течением времени русская «страшная» и мистическая проза видоизменялась, трансформировалась, в какой-то период времени практически совсем сойдя на нет. От «золотого» к «серебряному» веку русской литературы она жила и развивалась, чтобы достичь апогея в начале XX века.
Антология «Нечестивое собрание» представляет разнообразие русской готики на протяжении целого века. От Осипа Сенковского через Ивана Тургенева и Алексея Толстого к Валерию Брюсову, Леониду Андрееву и Александру Грину. Далеко не все рассказы, вошедшие в сборник, снискали славу даже среди любителей русской готики. Такие популярные произведения как «Семья вурдалака» и «Крысолов» соседствуют с практически неизвестными «Висящим гостем» и «Стереоскопом». Но все эти тексты — замечательные образчики не только ужасов и мистики прошлых веков, но и просто классической русской прозы. И хотя самому молодому из этих рассказов уже почти век, они вполне могут пощекотать нервы!

Александр Павлович Иванов - Стереоскоп (1909)

Кто может открыть путь в выцветшие страны прошлого?
Снимки простые и двойные для стереоскопа загадочно влекут к себе, и тем сильнее, чем старее фотография. Неужели можно не заглянуть, а проникнуть туда – в застывший умерший мир?
Хроно: 1:49:25

Михаил Арцыбашев - Сильнее смерти (1912)

Главный герой, ученый, ставит свой последний эксперимент по исследованию мозга в момент своей гибели на гильотине, силой разума преодолевая страх смерти.
Хроно: 0:46:46

Леонид Андреев - Он. Рассказ неизвестного (1913)

Рассказчик, нищенствующий студент, находит место репетитора в богатом семействе и переезжает в их уединенную усадьбу на берегу моря. Но бок о бок с материальным благополучием приходит и неясное беспокойство. Всё здесь странно — и природа, и люди, и обычаи... а через некоторое время начинаются события, которым в рационально устроенной вселенной места быть не может.
Хроно: 1:44:59

Александр Грин - Крысолов (1924)

1920 год. Герой рассказа, переболев тифом, остался без крова в революционном Петрограде. Он получает доступ в заброшенное здание банка, где места — более, чем достаточно. В одном из помещений обнаружился спрятанный запас еды. Зачем же хранить съестные запасы в месте, где грызуны могут чувствовать себя, как дома?
Вскоре героя преследуют существа с человеческими голосами, но ни одно из них не удаётся как следует рассмотреть. Из подслушанных разговоров следует вывод, что банк — логово шайки преступников, замышляющих убийство человека, известного как Крысолов. Крысолов, старый немец, видит случившееся иначе и в подтверждение находит нужное место в книге четырёхсотлетней давности…
Хроно: 1:38:51

«Трубным кличем архангелов было возвещено миру о грядущем воскресении всех мертвых. Заутра во славе грядет Господь всех сил, и мертвые восстанут из гробов.
И с того же часа стала преображаться земля. Еще не наступило новое, а уже кончилось старое, растаяло, как дым, исчезло, как мучительный сон тысячелетний. Как будто их и не было никогда: отошли все заботы о жизни, страдание и печаль, болезни и смерть; и не стало никакой иной заботы у живущего, как только в радости и красоте встретить заутра грядущего Господа…»

«Короткие сказки-притчи не всегда с доброй моралью.» © Puffin Cafe" (с) Puffin Cafe

1. Орешек 0:00
2. Негодяй 3:11
3. Фальшивый рубль и добрый дядя 6:26
4. Земля 8:50
5. Храбрый волк 18:22